ОПЫТ ПРИЁМНЫХ СЕМЕЙ - ОТ ПЕРВОГО ЛИЦА

Моё большое Мамство.    Юля, Новосибирск.

Ну вот, теперь и мы - усыновители… Хотя с каждым днем это слово меня удивляет все больше. Мы – просто в очередной раз родители, и для меня лично этот раз мало чем отличался от двух предыдущих. Разве что эта моя «беременность» была самой короткой и самой тяжелой, а заботы о маленькой дочке оказались приятнее и легче, чем о старших детях.

Зачем я решила написать этот рассказ? Причина очень проста и понятна тем, кто уже прошел этот путь или вступил на него. Усыновление покрыто таким слоем «пыли» общественного мнения, причем искаженного, как в кривом зеркале, что детки, которые потеряли родителей, имеют неоправданно мало шансов на семью. К тому же, мне представляется, что наш пример будет очень показательным, потому что мы – не те люди, которые, как традиционно считается, берут брошенных деток.

Поэтому начну по порядку.

Я никогда не думала, что у меня будет трое детей. Не просто не думала, а не хотела. Ну, двое – это максимум. А лучше – один. В окружении моих родителей не было ни одной многодетной семьи, это считалось чем-то близким к пороку. Возможно, это так, если такая семья – алкоголики, просто не считающие нужным или не умеющие применять контрацептивы. А другого варианта в моей голове вообще не было. Мой муж как раз вырос в похожей семье, конечно, на мой взгляд в то время. У него три брата, и всех четверых мать воспитывала одна. При этом она не работала, а жили они на продажу варенья и лекарственных трав на базаре, а также на то, что перепадет от соседей. Конечно, при этом его мама не пила, не курила и старалась для детей, как могла. Но для моих родителей это не аргументы, тем более, с их точки зрения воспитание моего мужа оставляло желать много лучшего. Короче говоря, мезальянс. Как вы уже, наверное, поняли, моя семья – рафинированная интеллигенция «без страха и упрека». Думаю, после этого мое отношение к детям и их воспитанию более или менее понятно.

С чего все, собственно, началось? Через годик совместной жизни у нас, молодых супругов, родился сынуля. Мне тогда было двадцать лет, мужу – двадцать пять. И так вышло, что в два месяца сын (его зовут Андрюша) сильно заболел. Врачи спасали ему жизнь целых три месяца, и, конечно, все это время я лежала с ним в больнице.
А в соседней палате росла совершенно здоровенькая, удивительно красивая трехмесячная девочка, любимица всего медперсонала. Но – брошенная. Муж однажды сказал мне, будто в шутку: «А давай мы ее заберем». Но меня больше интересовала судьба собственного сына, и к моменту нашей выписки я вообще забыла об этом разговоре, да и о самой девочке.

Когда Андрюша немного подрос, я окончила институт и вышла на работу. Это совпало со временем становления фирмы, которую организовал мой муж, и работы было хоть отбавляй. Короче, карьера стала основным в нашей жизни. Мы пропадали на работе до ночи, сын оставался с няней и в детском саду. Я не могу сказать, что не уделяла ему времени: выходные это святое время - только для семьи. Благодаря этому у нас с ним замечательные отношения, и вообще старший у меня – светлый человечек, всеобщий любимец и очень умный, нежный сын. Ну, и талантливый, разумеется.

Лет через пять я поняла, что все-таки хотела бы еще одного ребенка, конечно же, девочку. Надо сказать, что девочку я хотела всегда, и всегда знала, как ее назову – так почему-то не назвала меня мама, хотя изначально именно мне предназначалось это имя. Но – по иронии судьбы, это снова оказался мальчик! Не скажу, что я очень расстроилась, в отличие от моих родителей. Когда я позвонила маме, чтобы сообщить результаты УЗИ, она закричала в трубку: «И РАДИ ЭТОГО ТЫ ТАК МУЧАЕШЬСЯ?!» (Моя вторая беременность была очень тяжелой). Когда родился Алеша, я уже знала, что рожать в третий раз для меня – чистое безумие, оставить двух детей без мамы – непростительная глупость и элементарная безответственность. Впрочем, тогда я совсем не задумывалась над тем, что двое детей – совсем не предел.

На работу я вышла, когда Алеше было 4 месяца.

До сих пор не могу сказать, что ему это навредило. Хотя время покажет, конечно. Старший относился к маленькому с удивительной нежностью и терпением, чего нельзя сказать сейчас: мы все, и я, и муж, и няня, и мои родители, и, особенно, старший брат – так избаловали Алешу, что теперь это – маленький домашний монстр. Например, такая сцена: семилетний Андрей и Леша полутора лет играют на полу. Алеша заставляет брата лечь на спину, чтобы попрыгать у него на животе. Андрей, вздыхая, исполняет требуемое любимым братиком, и следующие пять минут тот устраивает бешеную скачку на брате. Сейчас Алеша лупит Андрея при каждом удобном случае, а Андрей, имеющий синий пояс по карате и кучу золотых медалей, не может даже сдачи ему дать – он же маленький. Так что сейчас вся семья ведет активную борьбу с переменным успехом за приведение Алексея к некому знаменателю, хоть немного позволившему бы малышу мирно существовать в социуме.

Впрочем – сами виноваты.

Тем не менее, к моменту, когда Алеша появился на свет, я считала свою «мамскую» программу выполненной. Не тут-то было. Где-то через полгода я начала мечтать о том, что когда-нибудь у меня все же будет дочка. Да и муж, который до того хотел исключительно сыновей, стал шутить со мной на это тему. Но все мы знали, что это – только мечта. Со временем начали осторожно рассматриваться такие варианты, как суррогатная мать, ребенок, рожденный кем-то из моих родственниц от моего мужа и т.д.

Алеше было месяцев 7, когда он заразился коклюшем буквально через 2 дня после прививки. Привело это к тяжелым последствиям, и нас с ним на «скорой» увезли в больницу. В палате я обнаружила две детские кроватки, одна из которых предназначалась моему сыну. В другой же стоял, вцепившись в перильца, малыш месяцев 8-9 и дико орал. Судя по его виду, орал он уже очень долго. В кроватке была только клеенка, соска валялась на полу. Я позвала медсестру, которая объяснила, что буквально два дня назад мальчика бросила мама, и персонал надеется, что я, пока мы лежим в больнице, помогу ухаживать за оставленным малышом. При этом она подняла с пола соску и спокойно дала ее мальчику.

Я сбежала.

И долго еще после этого совершенно не мучилась совестью: чужие дети меня не интересовали нисколько.

Все пошло по-старому. Примерно год назад мы начали строить коттедж. И тогда, в один из вечеров, сидя с мужем в баре за кружкой пива, мы всерьез начали обсуждать, как же нам быть с желанием иметь девочку, таким неосуществимым и оттого все более навязчивым. Прикидывали все варианты, даже такой сумасшедший, как родить самой где-нибудь в просвещенной Германии. Тогда для нас это казалось ничуть не менее безумным, чем усыновить. В конце-концов мы договорились подождать до того момента, когда достроим дом, чтобы у всех наших детей были ВСЕ условия. Смешные мы были, ей-богу. Даже не верится, что это происходило всего полгода назад.

Потихоньку я начала искать информацию обо всех этих «методах поимения детей». И тут случайно нашла в Интернете конференцию, посвященную приемным детям и их родителям, на сайте 7я.ру. Читая высказывания тех, то делился там своим опытом, сомнениями и так далее, я медленно начала проникаться мыслью, что, возможно, не так уж это плохо – усыновить… Если, конечно, тщательно выбирать… Если, конечно – еще миллион «если». В общем, я сама не заметила, как мой «бред» (так выразилась моя мама) превратился в Идею Фикс.

К сожалению, только у меня, но не у моей семьи. Муж упорно твердил, что надо достроить дом. Мама усердно вспоминала случаи неудачных усыновлений и всех кошмарных последствий, которые неминуемо рухнут на наши головы. И еще мне очень мешал страх, что я не смогу полюбить чужого ребенка – ведь даже дети моих подруг никогда не вызывали у меня ровным счетом никаких эмоций.

Но в жизни я привыкла доверять интуиции, которая у меня работает безотказно, как собачий нюх и не раз выручала в бизнесе. Если мне чего-то хочется, значит, это зачем-то нужно. Промучившись примерно месяц, я приняла решение: завтра же начинаю собирать документы. И, если близкие меня не понимают, то это – ИХ проблемы. Пусть сами с ними разбираются. А мои проблемы – это дочка, которая, возможно, уже есть где-то на свете, и ей без меня очень плохо. В последний момент я все же решила поставить в известность мужа. Вечером, опять же за кружкой пива я выложила ему свое решения, ожидая «бури в пустыне».

Люди, доверяйте своим родным!

Муж подумал и сказал: «Если это так нужно сейчас, я согласен». Ведь и в его жизни именно умение принимать решения было ключевым. Без этого умения он никогда и ничего не добился бы, и я всегда старалась принимать их последствия, какими странными они бы мне не казались.

Вот настоящую бурю пришлось пережить с мамой. Не буду даже рассказывать, но в конце концов она изрекла нечто вроде «Вы взрослые люди, делайте сами свои глупости, но на мою помощь не рассчитывайте». И на том спасибо, тем более, что мы-то очень давно не рассчитываем ни на кого, кроме себя.

А дети меня поддержали полностью, хотя десятилетний Андрюша немного нервничал, а от Алеши трех с половиной лет пока взять нечего.

Почему я так старалась заручиться поддержкой близких? Потому что я считаю, что новый малыш в нашей семье не должен быть обделен любовью ни от кого из родных. И мне было бы очень жаль, если б у дочки не было, например, таких любящих дедов, как у старших сыновей.
И вот началась эпопея с опекой, медициной, валерьянкой и удивительными совпадениями. Честное слово, даже не думала, что буду так нервничать. Я не спала по ночам, ела успокоительное горстями, на дороге взяла бы приз в конкурсе “Мисс Катастрофа”, буде кто-нибудь взялся бы его проводить, а в выходные на даче тупо грелась на солнышке, почти физически ощущая живот этак на 8 месяцев беременности. Пусть даже виртуальный, но, по крайней мере, энцефалопатия беременных, а, по-русски говоря, полнейшая тупость, развернулась у меня в полную силу. Проблемы, не связанные с будущей дочкой, просто отпадали как несущественные.

Первый визит в опеку произвел на меня очень хорошее впечатление. Вернее, мы с опекинской Дамой (очень корректное название, которое я стащила у кого-то из конференции, и как нельзя лучше нашей Даме подходящее), с первого взгляда ощутили симпатию друг к другу. Что нас и спасло в конечном итоге: это дело стало для нее последним, ушла на пенсию в тот же день, как “развязалась” с нами. Дама немедля разогнала всю очередь, велела мне заходить, коротко обо всем расспросила и дала список документов. А напоследок спросила, нет ли, случайно, у меня знакомых в детских отделениях и роддомах? Я с перепугу сказала, что нет, хотя они были. Тогда Дама обещала мне позвонить по своим знакомым и поискать для нас подходящую деточку. К слову сказать, даже паспорт мой не посмотрела. Я вышла оттуда совершенно довольная жизнью, хотя с трясущимися руками.

А вечером умерла моя свекровь.

Именно тогда (да простит меня Бог!) я поняла, что развилка пройдена, и теперь это мой путь. Дело в том, что в нашей семье получается так, что, когда должен родится ее новый член, то-то уступает ему место – либо из родственников, либо просто из знакомых. Кстати, потом я выяснила, что не только у нас это так. Видно, такой уж закон у жизни.
На следующий день после похорон (то есть в понедельник) утром позвонила наша опека и сказала: “Есть для вас девочка”. Назвала адрес больницы и имя-отчество главврача. Я даже не спросила, что за девочка, сколько ей, как зовут… Вообще ничего.
Хватаю мужа и едем в больницу. Он отпирается: мол, езжай сама, если тебе понравится, тогда и я смотреть поеду. Но от меня не отвертишься: я знаю, что ТАК НАДО, и иду на пролом не хуже танка. Приезжаем в больницу буквально через полчаса после звонка. И тут моему удивлению нет предела: это та самая больница, где я не захотела помочь ничем отказному малышу!

Поднимаемся к главврачу. Спрашиваем то имя-отчество, которое нам назвали в опеке. Так вот, главврач – совсем другая женщина. Она вызывает нас к себе в кабинет, и, узнав причину нашего прихода, грозно спрашивает: а Заключение, а Направление у вас есть? Конечно, ничего подобного у нас еще и близко нет, о чем мы ей и сообщаем с видом вселенской скорби. Но, видимо, оценив по достоинству степень моего безумия, главврач звонит куда-то и сообщает нам, куда идти и в какой кабинет. Оказывается, та, чье имя-отчество правильное, не главврач, а завотделением новорожденных. И попадаем мы теперь к ней. Самое странное, что ей даже не влетело от начальства за то, что она обещала показать ребенка людям без всяких документов.

Нам с мужем осторожно рассказывают, что буквально вчера к ним поступила для оформления документов в Дом ребенка двухнедельная девочка. Единственное, что о ней известно – что ее матери 26 лет. Больше ничего, даже имени. И, в, общем, нас даже мягко уговаривают ее не смотреть: бывают у них детки такие симпатичные да милые, что и в Дом ребенка жалко отдавать. Но мы настаиваем посмотреть, раз уж приехали.
Медсестра вносит спеленутый по самые уши сверток. Сверток вертит волосатенькой головой и сердито на всех смотрит.

И ничегошеньки у меня не екает. Просто постепенно, в течение пяти минут, которые мы с этим свертком общались, ко мне приходит знание, что все это абсолютно правильно, что так и надо. И не важно, что она чуть рыжеватая, а мы совсем нет.

И не важно, что никто о ней ничего толком не знает.

И не важно даже то, что я пока совсем ее не люблю.

Тут она вертит головой, и ее взгляд на пару секунд фокусируется на муже: сердитый взгляд. Они смотрят друг другу в глаза и муж изрекает: “Хорошая девка, берем”. Он у меня немногословный.

Следующие несколько минут врачи улыбаются с каким-то не то облегчением, не то сожалением, и рассказывают мужу, кажется, что-то о том, как нам действовать дальше. Я ничего этого не слышала, честно говоря. Потом, когда мы оказались на улице, муж объяснил мне, что завтра они попытаются узнать, написала ли мать отказ, а 1 сентября (то есть через неделю) провести комиссию, которая даст (или не даст) документ том, что ребенок может быть усыновлен. Такая комиссия бывает 1 раз в месяц.

Утром, немножко придя в себя, я позвонила своим знакомым, среди которых был накануне кинут клич о поиске ребенка в других больницах, роддомах и т. д. Ни одной девочки, кроме этой, нигде не было. В принципе, это меня уже не удивило. Следующий звонок был в больницу, где обнаружилось, что мать написала официальный отказ. Мало того, врачи уже провели кучу обследований, и по всему выходило, что девочка практически здорова, не считая легкой неврологии, ну так кто в наше время без этого, киньте в меня камень. Я просто не могла поверить в такую – удачу? Нет, в такую правильность происходящего.

Честно говоря, мне не хочется писать о том, как мы проходили медицину, тем более, что откровенно противных врачей нам не встретилось. Все было сделано быстро, несмотря на мелкие неприятности, которые тогда мне лично мелкими не казались.

И все покатилось настолько быстро, что мы даже не успевали осознать перемены, которые происходили с нами.

Мне разрешили навещать девочку. Когда я в первый раз зашла в палату, я заплакала в первый и раз за это время – потом такое было, только когда дочка уже дома мне улыбнулась совершенно осознанной улыбкой. Мамочки, которые лежали в этой палате со своими детишками, начали что-то говорить о том, какой это благородный поступок и прочую чепуху… А потом зашла медсестра и строго спросила меня, видимо, думая, что я – внезапно передумавшая мамаша (и такое бывает): “Вы – мама такой-то?” И я ответила: “Теперь – да”.

Развернув девочку, я ужаснулась: никогда до этого не видела опрелостей, но такое! На тельце – сплошная мокнущая язва, еще и замазанная какой-то мерзко-красной гадостью. К тому же, вся она была покрыта потницей – в палате очень жарко. Вид у нее был совершенно несчастный, у меня было ощущение, что она уже почти потеряла надежду на что-либо. Мне сказали, что она плохо кушает и часто плачет. А знаете, как кормят таких детей? Насильно открывают им ротик, если те, например, спят, и заливают молоко. От лежащих рядом с ней “домашних” деток она отличалась очень сильно, не смотря на то, что в отличие от них была здорова.

Я поняла, что еще месяц – и никто ее не возьмет. Она просто зачахнет без мамы. Наверное, врачи, когда уговаривали нас подождать других деток, имели в виду тех, кто хорошо умеет мимикрировать, приспосабливаться. Выглядеть довольными, улыбаться, кому надо. Но она, наша девочка, не такая. С каждым днем ей было бы все хуже. Она была совсем несимпатичная. Ровно до следующего утра.

Все родители знают, как быстро меняются такие крошки. Завтра я увидела совсем другого ребенка – вполне симпатичного, даже почти довольного. Я принесла ей распашонку, чтобы она могла махать ручками, пока я с ней, и погремушку, за которой она сразу стала следить глазами. А медсестры и соседки по палате с удивлением говорили, что ребенка как подменили: она хорошо ела, спокойно спала и почти не плакала. Только сильно скандалила после того, как я ушла.

Я не стала ложиться с ней, хотя, наверное, это было возможно. Мне показалось более важным постараться как можно быстрее собрать все документы, чтобы принести, наконец, ее домой. Ей без меня было очень плохо.

Дама из опеки сделала все и даже более, чтобы это скорее произошло. Суд назначили через 3 дня, сразу после выходных. К тому моменту все наши документы были готовы. А вот с девочкиными оказалось сложнее: у нее не было свидетельства о рождении, которое должны были сделать еще в роддоме, а остальные документы, кроме медзаключения, которое согласились отдать нам на руки, были отправлены в опеку того района, где находилась больница. Понимая, что не успеем, мы попросили перенести суд на вторник, и нам пошли навстречу.

Понедельник был ужасным днем, одним из самых тяжелых в моей жизни (кроме вторника). Тот, кто должен был сделать свидетельство о рождении, ни в какую не хотел идти в ЗАГС. К тому же, оказалось, что в ЗАГСе – санитарный день. Слава Богу, что мы на двух машинах и с двумя телефонами! Мы заставили чиновника идти в ЗАГС. Мы заставили ЗАГС открыться. Муж обаял злобную тетку из опеки этого района и она согласилась выдать нам девочкины документы. Я заставила свою опеку за 5 минут написать официальный запрос на эти документы на имя мужа и за 10 минут до окончания работы той опеки успела отвезти запрос им. Я свозила нашу Даму к нам домой, познакомила ее с детьми, няней, кошкой и рыбами. День закончился.

Если бы мы не успели все это сделать, наша Дама на следующий день оказалась бы на пенсии, а мы неизвестно сколько ждали бы, так как человека на ее место даже еще не приняли, и неизвестно, каким бы он оказался.

Итак, суд. Мы пришли, принесли все документы. Судья все просмотрела и говорит: “Порядок, приходите через три дня”. Мы остаемся в этом месте с открытыми ртами. Оказывается, наша Дама не учла, что это не слушание, а предварительное рассмотрение документов… Но и тут нам повезло: судья пошла нам навстречу, из недр судебных кабинетов извлекла прокурора и таки провела заседание. Наша опека разливалась соловьем, какие же мы хорошие. Я сама загордилась, даже не подозревала, что у меня такая достойная во всех отношениях семья. Дама даже приврала для ясности этого момента, что у нас готова комната для малышки, где есть кроватка, коляска и море игрушек. На самом деле, ничегошеньки не было: из суеверия мы ничего не покупали, и та погремушка и распашонка были единственными ребенкиными вещами на тот момент.

За тот час, который готовилось решение суда, я умудрилась купить все, кроме коляски. Просто пришла в магазин, сказала, что прямо сейчас забираю дочку из больницы и на предельной скорости смела с прилавка все, что мне казалось подходящим.
С больничными врачами еще в понедельник я договорилась о том, что они заранее подготовят ее выписку и оставят дежурной медсестре, а я после суда “обменяю” выписку на решение суда и заберу ребенка сразу же. Дело-то было во второй половине дня. Но мы не могли ждать до завтра.

Конечно, нас все поздравляли.

Мы скромненько “забрались” из больницы, при этом выяснилось, что муж совершенно разучился обращаться с такими крохами. Пока я одевалась, он держал ее на вытянутых руках и они удивленно таращились друг на друга.

Вот так, я теперь многодетная мамаша. Самая мамская мама из всех мам.
На все про все, с момента принятия мной решения и до момента, когда Настюшка оказалась у нас дома, ушло полторы недели.

Дома мы два дня отсыпались и почти ничего не ели. Зато потом начали есть со звериным аппетитом, и, думаю, прибавила она за две недели солидно – скоро проверим, нам ведь послезавтра месяц стукнет. По крайней мере чепчик, в котором мы ее забирали из больницы, был ей ужасно велик, а вчера он на нас еле натянулся и щеки наружу свесились.
Она мне улыбается. Начала улыбаться еще в больнице, и пусть мне не говорят, что такие детки осознанно улыбаться не могут. Другие, может, и не могут. А моя улыбается.
Бабушка, увидев внучку, тот час же отобрала ее у меня и не отдавала целый день. Случайно я услышала, как она, сидя с Настюшкой на руках, бормочет “ Как бабушка Настю люууубит! Никому неотдааааст…”

Вот так. Если бы не всякие соседи, мы бы и забыли уже, что дочка пришла к нам каким-то другим путем. Но мы заставим их забыть. Или замолчать, по крайней мере.
Напоследок хочу сказать: весь этот процесс не стоил нам ни копейки кроме тех небольших подарков, которые мы с мужем от чистого сердца подарили тем, кто нам помогал. Благодарю их снова и снова.

Моя девочка такая хорошенькая. И похожа на меня.

А работа – да ну ее совсем. Пока, по крайней мере.

Также хочу поделиться своим опытом в выборе свадебного платья. Cегодня все так же популярны (наверное, более всего) пышные платья в пол - в тугом корсете талия невесты выглядит просто осиной, а юбка на каркасе придает бальную торжественность. На такие свадебные платья цены можно посмотреть на www.salon-edelweiss.ru, где представлен стиль "Принцесса".